Если вас что-то смущает во мне, не ставьте меня в известность, попробуйте пережить потрясение самостоятельно.
читать дальшеВ дороге мы почти не разговаривали – не потому, что Ивар продолжал на меня обижаться, просто дорога скоро стала узкой, ехать приходилось друг за другом на некотором расстоянии. Ивар созерцал окрестности. Именно созерцал – лениво оглядывал скалистые горы, поросшие лесом и отмахивался от бабочек, коих по случаю теплого дня летало кругом достаточно. Я уже привык чувствовать спиной его взгляд, вообще понемногу начал привыкать к его обществу, хоть по прежнему не мог решить, что мне с подобным внезапно свалившимся счастьем делать.
На перевал мы поднялись к полудню. Лошади вспотели и устали, по лоснящейся шерсти моей кобылы пролегли темные струйки, и она то и дело сбавляла шаг. Я посмотрел из-под ладони на сияющую белизной вечного, нетающего снега, вершину Тор-Аштау и придержал коня.
- Что случилось? – немедленно спросил Ивар, подъехав чуть ближе и остановившись. Его гнедая тут же начала с наслаждением чесать морду о мое стремя. Ивар хихикнул, но повод не подобрал, предоставляя ей полную свободу действий.
- Давайте отдохнем. Лошади устали, а дорога длинная. Смотрите вон туда, видите, гряду? За ней Ар-Майн. Нам еще далеко ехать.
- Да, пожалуй, - тут же согласился Ивар, спешиваясь.
Привязывать лошадей на этой каменистой поляне было некуда, так что мы просто оставили их стоять у дороги, закрепив повод, чтобы не висел. Из седельной сумки я достал плотный полотняный сверток, приготовленный Миленой. Сыр, хлеб, мясо – холодное, чуть покрытое побелевшим жиром. Ивар сидел напротив меня, на низком плоском камне и с аппетитом ел. Воду мы пили из моей фляжки, и, когда он передал мне ее обратно, я ощутил на металлическом горлышке тепло и влажность его губ. Как будто я коснулся их, почувствовал впервые, по настоящему. И эту трещинку, которая все не заживет, и… Я вздрогнул и замер, с поднесенной ко рту фляжкой, а Ивар с некоторым беспокойством посмотрел на меня.
- Манфред, вы вспомнили, что там синильная кислота?
- А? – я, наконец, смог унять бешено разогнавшееся сердце.
- Я спросил, - терпеливо ответил Ивар, - что вас так поразило в собственной фляге. Не налили ли вы туда яду по ошибке. Или… не по ошибке?
- Нет, - я улыбнулся через силу. – Просто… думаю, про родной город. Я там давно не был, думаю, как все могло измениться.
- Да? – Ивар пристально посмотрел на меня. – А вы, оказывается романтик и сентиментальный человек. А я-то думал – фонарный столб в погонах.
- Благодарю за лестную оценку, - отозвался я, уже взяв себя в руки. – Смотрите, не ошибитесь еще раз.
- Да, точно, с вами глаз да глаз, - протянул Ивар, улыбаясь и осекся, улыбка сползла с его лица. – Альдо… изивини… извините.
Я переглотнул и пару секунд молчал, но вовсе не потому, что Ивар брякнул не то, а потому, что снова услышал, как он произносит мое имя. Не хотелось после такого ничего говорить, но Талер смотрел на меня виновато и почти… несчастно?
- Все в порядке, - улыбнулся я и отсалютовал ему фляжкой. – Будете… допивать?
- А то, - Ивар махом повеселел и забрал у меня остатки воды.
Я пару секунд смотрел, как он пьет, а потом поднялся, свернул обратно рогожку, служившую нам скатертью, и пошел к лошадям. Пока я затягивал ремень на седельной сумке, я снова вызвал в памяти ощущение теплого и чуть влажного горлышка фляжки. Но память почему-то подкинула сразу же другое воспоминание – запах влажного сукна, мела, горячие и жадные губы. Ройко. Я разочарованно дернул ремень так, что штырек пряжки вошел на две дырки выше той, которая полагалась, и была отмечена глубокой темной вмятиной на коже.
Вниз мы ехали быстрее. Погода в горах была переменчива, за то время, пока мы обедали на перевале, солнце скрылось за облаками, и блистательный Тор-Аштау смотрелся теперь сумрачно и грозно, как и окружавшие его обнаженные черные скалы.
- Дождь будет? – спросил меня Ивар, встревожено поглядывая по сторонам.
- В этот час вряд ли, - ответил я, вдыхая свежий и холодный осенний воздух. Пахло прелой листвой, но того особого запаха влажности и свежести, который бывает перед дождем, я не чувствовал. – А потом, кто знает.
Скоро дорога стала шире – здесь уже ездили в город на ярмарку с дальних хуторов, и две колеи отчетливо пролегли по земле. И появились первые столбы, отмечавшие километры, как во всех восточных провинциях, крашеные в белый и черный цвет.
- У нас они бело-красные, - неожиданно сказал Ивар. Он теперь ехал рядом со мной, отставая на полкорпуса назад.
- Где?
- Я из Гедера.
Я кивнул. Ивар первый раз сказал о себе хоть что-то. До того, как я не пытался выяснить у кого-то из скучающих придворных, откуда взялся новый фаворит императора, те лишь пожимали плечами. Привез его вроде как ко двору какой-то родственник, отец или дядя, в надежде пристроить пажом или слугой. Ну и пристроил. Талер смахивал пыль и разносил фужеры на серебряном подносе не больше пары дней, а потом его заметили.
- … И у нас столбы белые с красным. Говорят, после казни Стрелков, они стали красными полностью. Их вешали вдоль дороги, на каждом километре, как раз рядом. Вкапывали специально виселицу. И после казни за одну ночь столбы стали красными. Их снова побелили, нанесли полосы – а они окрасились кровью и на второй день, и на третий. И теперь каждый год – в годовщину казни.
- Ты сам видел?
- Я видел, - отозвался Ивар, но как-то неохотно, словно за этим стояло нечто большее.
Я понял, что дальше расспрашивать его не стоит. О казни в Гедере я знал только по колонкам новостей из газет – первое масштабное восстание Стрелков, произошедшее еще при Теодоре, оно захватило тогда весь юг страны. На подавление были брошены лучшие гвардейские полки, в том числе знаменитые уже тогда «Черные ястребы». Восставшие города и деревни буквально выжигали огнем. Впервые была применена тяжелая артиллерия в ударах по самому Гедеру. Империя, готовившаяся уже к войне с Цинтрой, была вынуждена опробовать новейшее вооружение на собственном городе. Потом были показательные казни, про это я тоже читал, и даже видел фотоснимки, где на вкопанных вдоль дороги виселицах, с неестественно вывернутыми шеями висели обнаженные тела. Только вот цвет километровых столбов на черно-белых газетных фотографиях разглядеть было нельзя.
Освободительное движение Стрелков никуда не делось, хоть и развалилось на части, и называлось теперь иначе. До сих пор, несмотря на затянувшуюся войну, а может – как раз благодаря ей, то и дело вспыхивали восстания, но такого масштабного, как в те годы, больше не повторялось. А «Черными знаменами» теперь командовал я… и очень надеялся, что в истории полка не случится еще одного Гедера. Но Ивар, если я правильно представлял его возраст, то во время всех этих событий он должен был быть совсем ребенком. Мне самому-то тогда едва сравнялось одиннадцать. Я уже хотел спросить у Ивара, сколько же ему лет, но почему-то, посмотрев на его четкий, как на монетах профиль, на выбившиеся из-под шляпы пряди волос, на острый нос с россыпью бледных осенних веснушек, промолчал. Мне показалось на миг, что те восемнадцать лет, которые я упорно полагал для него, Ивар отметил уже давно. Он почувствовал мой взгляд, обернулся и обычная кривенькая улыбка тронула губы.
- Вас так поразил мой рассказ, Манфред? Полно… охота вам верить во всякую чушь, про самоокрашивающие кровью столбы. Мало ли что я тут говорю, чтобы скоротать дорогу. Я надеюсь, ваш родовой замок стоит того, чтобы проделать такой путь.
- А вот это вы зря, - пробормотал я, и тронул бока кобылы, заставляя ее идти быстрее. Серая заложила уши и потрусила по дороге жестоким аллюром, не шагом, не рысью, а чем-то средним, с плохо угадываемым ритмом, зато неимоверно тряским.
Сзади послышался короткий возглас и щелчок хлыста. Гнедая с ходу поднялась в галоп, и Ивар промчался мимо меня, что-то восторженно восклицая и придерживая одной рукой шляпу. Серая тоже решила пробежаться, раньше, чем я послал ее вперед.
Мы за несколько минут долетели до поворота, где дорога раздваивалась и та, что вела на Ар-Майн уходила влево. Ивар придержал гнедую и обернулся на меня:
- Я выиграл.
В город мы въехали, когда солнце коснулось нижним краем высокой гряды перевала. Стемнеть должно было нескоро, во всяком случае у нас было в запасе около двух или трех часов. Когда осенью я выходил со школьного двора примерно в это время, я успевал добраться до хутора пешком. Сейчас же мы были верхом, так что времени оставалось достаточно, тем более путь я знал отлично и мог бы проехать по нему в полной темноте. Даже после того, как я покинул дом, отправившись в Торнвальд, я много раз видел во снах, как я иду по дороге, поднимаясь от города к хутору, минуя старый деревянный мост, яблоневый сад за беленой оградой, снова мост, на этот раз каменный, но древний настолько, что сложили его наверное, одновременно с городской ратушей. Потом «мой» камень, на котором так удобно было отдыхать, преодолев ровно половину пути, и под которым скрывалась нора верткой медной ящерицы. Я уже совсем не был рад идее Ивара посмотреть «мой родовой замок», но я очень хотел показать ему мою дорогу, как самое дорогое и важное, что оставалось здесь.
- И у вас, конечно, было домашнее образование? – спросил Ивар, когда лошади, осторожно ступая по бревнам, переходили реку по первому мосту. – Гувернер, бонна, что там еще полагается?
- Вовсе нет, - ответил я. – Я учился в городе, в школе. Я показывал ее, когда проезжали мимо. Высокая кирпичная ограда и большой двор.
- Да. Я помню, - кивнул Ивар.
Мы шагом ехали по «моей дороге» и сейчас расстояние не казалось мне таким огромным. Все съежилось, уменьшилось, как будто я смотрел на искусно выполненную копию или пейзаж-миниатюру. Я был удивлен, но не разочарован. Все-таки дорога оставалась знакомой и близкой, просто здесь уже не было места для меня нынешнего – оберст-полковника Альдо Манфреда, командующего «Черными ястребами», героя Доргата. А прежний я, Альдо из Верх-Каны, сын разорившегося безземельного дворянина, исчез куда-то, растворившись в тумане времени. Возможно, вместе с той дорогой, которую я помнил в своих снах.
Ивар ехал рядом молча, словно угадав мое настроение, и не желая мешать. Верхом до хутора было куда быстрее, чем пешком, и вскоре я показал ему на белеющий впереди двухэтажный дом, стоявший на коротком крутом склоне, среди черных, сжатых полей. Река, гудевшая в теснине скал, послушно крутила огромное мельничное колесо, и его пронзительный, высокий скрип перекрывал даже шум воды.
- Что это? – спросил Ивар, оборачиваясь. – Мы здесь отдохнем, чтобы дальше ехать? Может лучше сразу до конца?
- Это хутор Верх-Кана. Река так называется, здесь верховье. Мой… родовой замок. Приехали, господин Талер.
Я, не говоря больше ничего, тронул пятками коня, сворачивая с основной дороги и серая послушно ступила на утоптанную под копытами отцовских лошадей землю. Невысокая, сложенная из бурого камня ограда обозначала наши родовые владения, и воротами служила длинная деревянная жердь, протиснутая в веревочные петли. Я спешился, вытянул ее, давая проехать Ивару, и снова по-хозяйски аккуратно укрепил на месте. Не хватало еще, чтобы разбрелись на ночь глядя овцы.
На перевал мы поднялись к полудню. Лошади вспотели и устали, по лоснящейся шерсти моей кобылы пролегли темные струйки, и она то и дело сбавляла шаг. Я посмотрел из-под ладони на сияющую белизной вечного, нетающего снега, вершину Тор-Аштау и придержал коня.
- Что случилось? – немедленно спросил Ивар, подъехав чуть ближе и остановившись. Его гнедая тут же начала с наслаждением чесать морду о мое стремя. Ивар хихикнул, но повод не подобрал, предоставляя ей полную свободу действий.
- Давайте отдохнем. Лошади устали, а дорога длинная. Смотрите вон туда, видите, гряду? За ней Ар-Майн. Нам еще далеко ехать.
- Да, пожалуй, - тут же согласился Ивар, спешиваясь.
Привязывать лошадей на этой каменистой поляне было некуда, так что мы просто оставили их стоять у дороги, закрепив повод, чтобы не висел. Из седельной сумки я достал плотный полотняный сверток, приготовленный Миленой. Сыр, хлеб, мясо – холодное, чуть покрытое побелевшим жиром. Ивар сидел напротив меня, на низком плоском камне и с аппетитом ел. Воду мы пили из моей фляжки, и, когда он передал мне ее обратно, я ощутил на металлическом горлышке тепло и влажность его губ. Как будто я коснулся их, почувствовал впервые, по настоящему. И эту трещинку, которая все не заживет, и… Я вздрогнул и замер, с поднесенной ко рту фляжкой, а Ивар с некоторым беспокойством посмотрел на меня.
- Манфред, вы вспомнили, что там синильная кислота?
- А? – я, наконец, смог унять бешено разогнавшееся сердце.
- Я спросил, - терпеливо ответил Ивар, - что вас так поразило в собственной фляге. Не налили ли вы туда яду по ошибке. Или… не по ошибке?
- Нет, - я улыбнулся через силу. – Просто… думаю, про родной город. Я там давно не был, думаю, как все могло измениться.
- Да? – Ивар пристально посмотрел на меня. – А вы, оказывается романтик и сентиментальный человек. А я-то думал – фонарный столб в погонах.
- Благодарю за лестную оценку, - отозвался я, уже взяв себя в руки. – Смотрите, не ошибитесь еще раз.
- Да, точно, с вами глаз да глаз, - протянул Ивар, улыбаясь и осекся, улыбка сползла с его лица. – Альдо… изивини… извините.
Я переглотнул и пару секунд молчал, но вовсе не потому, что Ивар брякнул не то, а потому, что снова услышал, как он произносит мое имя. Не хотелось после такого ничего говорить, но Талер смотрел на меня виновато и почти… несчастно?
- Все в порядке, - улыбнулся я и отсалютовал ему фляжкой. – Будете… допивать?
- А то, - Ивар махом повеселел и забрал у меня остатки воды.
Я пару секунд смотрел, как он пьет, а потом поднялся, свернул обратно рогожку, служившую нам скатертью, и пошел к лошадям. Пока я затягивал ремень на седельной сумке, я снова вызвал в памяти ощущение теплого и чуть влажного горлышка фляжки. Но память почему-то подкинула сразу же другое воспоминание – запах влажного сукна, мела, горячие и жадные губы. Ройко. Я разочарованно дернул ремень так, что штырек пряжки вошел на две дырки выше той, которая полагалась, и была отмечена глубокой темной вмятиной на коже.
Вниз мы ехали быстрее. Погода в горах была переменчива, за то время, пока мы обедали на перевале, солнце скрылось за облаками, и блистательный Тор-Аштау смотрелся теперь сумрачно и грозно, как и окружавшие его обнаженные черные скалы.
- Дождь будет? – спросил меня Ивар, встревожено поглядывая по сторонам.
- В этот час вряд ли, - ответил я, вдыхая свежий и холодный осенний воздух. Пахло прелой листвой, но того особого запаха влажности и свежести, который бывает перед дождем, я не чувствовал. – А потом, кто знает.
Скоро дорога стала шире – здесь уже ездили в город на ярмарку с дальних хуторов, и две колеи отчетливо пролегли по земле. И появились первые столбы, отмечавшие километры, как во всех восточных провинциях, крашеные в белый и черный цвет.
- У нас они бело-красные, - неожиданно сказал Ивар. Он теперь ехал рядом со мной, отставая на полкорпуса назад.
- Где?
- Я из Гедера.
Я кивнул. Ивар первый раз сказал о себе хоть что-то. До того, как я не пытался выяснить у кого-то из скучающих придворных, откуда взялся новый фаворит императора, те лишь пожимали плечами. Привез его вроде как ко двору какой-то родственник, отец или дядя, в надежде пристроить пажом или слугой. Ну и пристроил. Талер смахивал пыль и разносил фужеры на серебряном подносе не больше пары дней, а потом его заметили.
- … И у нас столбы белые с красным. Говорят, после казни Стрелков, они стали красными полностью. Их вешали вдоль дороги, на каждом километре, как раз рядом. Вкапывали специально виселицу. И после казни за одну ночь столбы стали красными. Их снова побелили, нанесли полосы – а они окрасились кровью и на второй день, и на третий. И теперь каждый год – в годовщину казни.
- Ты сам видел?
- Я видел, - отозвался Ивар, но как-то неохотно, словно за этим стояло нечто большее.
Я понял, что дальше расспрашивать его не стоит. О казни в Гедере я знал только по колонкам новостей из газет – первое масштабное восстание Стрелков, произошедшее еще при Теодоре, оно захватило тогда весь юг страны. На подавление были брошены лучшие гвардейские полки, в том числе знаменитые уже тогда «Черные ястребы». Восставшие города и деревни буквально выжигали огнем. Впервые была применена тяжелая артиллерия в ударах по самому Гедеру. Империя, готовившаяся уже к войне с Цинтрой, была вынуждена опробовать новейшее вооружение на собственном городе. Потом были показательные казни, про это я тоже читал, и даже видел фотоснимки, где на вкопанных вдоль дороги виселицах, с неестественно вывернутыми шеями висели обнаженные тела. Только вот цвет километровых столбов на черно-белых газетных фотографиях разглядеть было нельзя.
Освободительное движение Стрелков никуда не делось, хоть и развалилось на части, и называлось теперь иначе. До сих пор, несмотря на затянувшуюся войну, а может – как раз благодаря ей, то и дело вспыхивали восстания, но такого масштабного, как в те годы, больше не повторялось. А «Черными знаменами» теперь командовал я… и очень надеялся, что в истории полка не случится еще одного Гедера. Но Ивар, если я правильно представлял его возраст, то во время всех этих событий он должен был быть совсем ребенком. Мне самому-то тогда едва сравнялось одиннадцать. Я уже хотел спросить у Ивара, сколько же ему лет, но почему-то, посмотрев на его четкий, как на монетах профиль, на выбившиеся из-под шляпы пряди волос, на острый нос с россыпью бледных осенних веснушек, промолчал. Мне показалось на миг, что те восемнадцать лет, которые я упорно полагал для него, Ивар отметил уже давно. Он почувствовал мой взгляд, обернулся и обычная кривенькая улыбка тронула губы.
- Вас так поразил мой рассказ, Манфред? Полно… охота вам верить во всякую чушь, про самоокрашивающие кровью столбы. Мало ли что я тут говорю, чтобы скоротать дорогу. Я надеюсь, ваш родовой замок стоит того, чтобы проделать такой путь.
- А вот это вы зря, - пробормотал я, и тронул бока кобылы, заставляя ее идти быстрее. Серая заложила уши и потрусила по дороге жестоким аллюром, не шагом, не рысью, а чем-то средним, с плохо угадываемым ритмом, зато неимоверно тряским.
Сзади послышался короткий возглас и щелчок хлыста. Гнедая с ходу поднялась в галоп, и Ивар промчался мимо меня, что-то восторженно восклицая и придерживая одной рукой шляпу. Серая тоже решила пробежаться, раньше, чем я послал ее вперед.
Мы за несколько минут долетели до поворота, где дорога раздваивалась и та, что вела на Ар-Майн уходила влево. Ивар придержал гнедую и обернулся на меня:
- Я выиграл.
В город мы въехали, когда солнце коснулось нижним краем высокой гряды перевала. Стемнеть должно было нескоро, во всяком случае у нас было в запасе около двух или трех часов. Когда осенью я выходил со школьного двора примерно в это время, я успевал добраться до хутора пешком. Сейчас же мы были верхом, так что времени оставалось достаточно, тем более путь я знал отлично и мог бы проехать по нему в полной темноте. Даже после того, как я покинул дом, отправившись в Торнвальд, я много раз видел во снах, как я иду по дороге, поднимаясь от города к хутору, минуя старый деревянный мост, яблоневый сад за беленой оградой, снова мост, на этот раз каменный, но древний настолько, что сложили его наверное, одновременно с городской ратушей. Потом «мой» камень, на котором так удобно было отдыхать, преодолев ровно половину пути, и под которым скрывалась нора верткой медной ящерицы. Я уже совсем не был рад идее Ивара посмотреть «мой родовой замок», но я очень хотел показать ему мою дорогу, как самое дорогое и важное, что оставалось здесь.
- И у вас, конечно, было домашнее образование? – спросил Ивар, когда лошади, осторожно ступая по бревнам, переходили реку по первому мосту. – Гувернер, бонна, что там еще полагается?
- Вовсе нет, - ответил я. – Я учился в городе, в школе. Я показывал ее, когда проезжали мимо. Высокая кирпичная ограда и большой двор.
- Да. Я помню, - кивнул Ивар.
Мы шагом ехали по «моей дороге» и сейчас расстояние не казалось мне таким огромным. Все съежилось, уменьшилось, как будто я смотрел на искусно выполненную копию или пейзаж-миниатюру. Я был удивлен, но не разочарован. Все-таки дорога оставалась знакомой и близкой, просто здесь уже не было места для меня нынешнего – оберст-полковника Альдо Манфреда, командующего «Черными ястребами», героя Доргата. А прежний я, Альдо из Верх-Каны, сын разорившегося безземельного дворянина, исчез куда-то, растворившись в тумане времени. Возможно, вместе с той дорогой, которую я помнил в своих снах.
Ивар ехал рядом молча, словно угадав мое настроение, и не желая мешать. Верхом до хутора было куда быстрее, чем пешком, и вскоре я показал ему на белеющий впереди двухэтажный дом, стоявший на коротком крутом склоне, среди черных, сжатых полей. Река, гудевшая в теснине скал, послушно крутила огромное мельничное колесо, и его пронзительный, высокий скрип перекрывал даже шум воды.
- Что это? – спросил Ивар, оборачиваясь. – Мы здесь отдохнем, чтобы дальше ехать? Может лучше сразу до конца?
- Это хутор Верх-Кана. Река так называется, здесь верховье. Мой… родовой замок. Приехали, господин Талер.
Я, не говоря больше ничего, тронул пятками коня, сворачивая с основной дороги и серая послушно ступила на утоптанную под копытами отцовских лошадей землю. Невысокая, сложенная из бурого камня ограда обозначала наши родовые владения, и воротами служила длинная деревянная жердь, протиснутая в веревочные петли. Я спешился, вытянул ее, давая проехать Ивару, и снова по-хозяйски аккуратно укрепил на месте. Не хватало еще, чтобы разбрелись на ночь глядя овцы.
@темы: Тексты, Талер для героя
-
-
01.11.2010 в 15:34-
-
01.11.2010 в 19:08-
-
01.11.2010 в 19:13Как интересно... я себя накручиваю или Ивар как-то связан с повстанцами? Возраст у него, конечно, неподходящий, но если вспомнить Гавроша, то этот рассказ-воспоминание Ивара выглядят весьма неоднозначно.
Всё любопытнее и любопытнее! Капитан Ангел, спасибо за новый кусочек!
-
-
01.11.2010 в 19:51-
-
01.11.2010 в 19:58Kkay Какие все догадливые
-
-
01.11.2010 в 20:13Kkay, местный аналог игры в "ку-ку"?
Ну... как-то связан видимо. А возраст - не такой уж он мальчик трепетный и юный, как Альдо думает
Капитан Ангел, да про отнюдь не юный возраст Ивара мы с Альдо уже догадались.
-
-
01.11.2010 в 20:29А что ой? Все отлично. Альдо ему собственное наказание измыслит. Понятно какое. А то ходит как кот вокруг сметаны, а целуется до сих пор с фляжкой
-
-
01.11.2010 в 21:10Гость, ой ли? Альдо ведь с одной стороны влюбленный, а с другой - очень порядочный на счет присяги, офицерского долга и всяких правил службы. Так что тут наказание вовсе не то получается, о котором можно мечтать.
А целоваться с фляжкой - это романтично очень, вот!
-
-
01.11.2010 в 22:31-
-
02.11.2010 в 09:18А ежели очередная годовщина и Ивар ведро с краской в руки и на большую дорогу к столбам? А там Альдо в засаде во главе "ястребов"? Ой!!! С мортирой и тремя зенитками
Альдо ему собственное наказание измыслит. Понятно какое. Это ж не наказание, это подарок )))
акой Альдо пуська пусечная, даже себе такого захотелось.
В общем, спит он ночами))) До недавнего времени ночами он как раз не спал, у него по ночам были государственной важности обязанности. А сейчас спит, конечно ))) Пока...
2все давно я так не веселилась ))
-
-
02.11.2010 в 16:35Цепляет и интригует, вначале было даже промозгло и хотелось к камину. А в конце, я вроде и в горах самых разных была, правда в основом летом, а почему-то ассоциируется с Шотландией, где я не была вовсе. И почему бы это? Нверно что-нибудь по Фрейду О.о
-
-
02.11.2010 в 16:39Спасибо за отзыв, рада, что нравится. Я очень стараюсь ))
-
-
02.11.2010 в 19:34Чего, один поедет?
-
-
02.11.2010 в 22:42А почему Шотландия, я наконец сообразила. Это сочетание моря, гор и видимо северного климата.