Если вас что-то смущает во мне, не ставьте меня в известность, попробуйте пережить потрясение самостоятельно.
читать дальшеПочтовая карета, скрипя и раскачиваясь так, что иногда казалось – вот-вот развалится, катилась по дороге, постепенно поднимающейся выше и выше по плоскогорью. Было совсем уже темно, так что виднелись только черные голые ветки деревьев, сплетавшиеся на фоне темно-серого облачного неба и редкие зубчатые скалы, или груды камней, громоздившиеся по краям дороги. Райво перестал нахлестывать лошадей, предоставив им возможность бежать неторопливой рысью, и лишь изредка угрожающе поднимал кнутовище: «Пошли! Геть!», если те начинали слишком уж сбавлять шаг. Ивар сидел, нахохлившись, как больной воробей, спрятав голову в витках мягкого белого шарфа, который он достал из своего чемодана, и мрачно поглядывал на темное окно. Я молчал. После неудачного разговора я не знал, что сказать, чтобы не оказаться вновь неверно понятым, и тишина становилась все тягостнее, и все сложнее казалось ее нарушить.
А еще я видел, что Ивар мерзнет, и шарф, которым он обмотал горло, вряд ли исправил положение. На мне же был теплый военный плащ с пелериной, а под ним еще форменный китель из шерстяного сукна.
Я бросил на Талера еще один взгляд – в темноте не было видно, но мне казалось, что нос у него покраснел от холода, а потом начал расстегивать пуговицы на плаще. Вытянул из рукавов сперва одну руку, потом другую и положил плащ на сиденье между мной и Иваром. А сам поднялся и начал возиться с керосиновой лампой, висящей под потолком кареты, пытаясь понять, заправлена ли она, и есть ли смысл зажигать.
- Жарко вам что ли? – наконец спросил Ивар.
- Да, - небрежно отозвался я. – Я же говорил, я вырос в этих местах и привык.
- Тогда я заберу плащ, - заявил Ивар и я услышал, как он отчетливо шмыгнул носом. – Раз он вам не нужен.
- Да пожалуйста, - как можно более равнодушно сказал я. – Только там зажигалка в кармане, дайте мне ее.
Талер, уже запахнувший мой плащ на груди, сунул руки в карманы и достал зажигалку. Покрутил ее в пальцах, разглядывая. Зажигалка была памятная – один умелец, рядовой-артиллерист, с которым мы вместе лежали в госпитале, сделал ее из осколка снаряда. Того самого, который военврач-маг Тиль Вартен вытащил из моего плеча.
- Это осколок? – спросил совершенно гражданский Ивар, который, по моему мнению, вообще никак не интересовался военным делом. Я удивленно повернулся к нему, и кивнул, глядя в глаза.
- Догадываюсь, откуда, - из голоса Талера пропали обычные капризные нотки. Он, не вставая со скамьи, протянул руку и вложил зажигалку мне в ладонь. А потом, словно вспомнив о своей обычной манере разговаривать, спросил: - Зачем вам лампа, Манфред? Думаете, теплее будет? Хотя, вы же не мерзнете. Тогда зачем?
- Уютнее со светом, - ответил я, поджигая фитиль и подкручивая его до нужного уровня. Огонек уверенно разгорелся, отблески неровного света замелькали по стенам.
- С вами вместе, да еще в этом тарантасе и без света ужасно уютно, - буркнул Ивар. – Представляю, каким окажется поместье.
Поместье, точнее саму усадьбу, мы в тот вечер так толком и не увидели, потому что добрались до него почти к полуночи, когда тьма в горах сгустилась окончательно. Райво пропустил поворот с «вот такенным столбом на обочине» и наши лошади бодро пробежали несколько лишних километров. Потом мы с Райво несколько минут стояли, склонившись над картой, которую лейтенант расстелил на кучерской скамейке и пытались понять, где же находимся. Это оказалось сложнее, чем уточнять диспозицию на поле, несмотря на то, что я достал компас и главный ориентир, снежный пик Тор-Аштау еще пылал слева от нас, освещаемый закатным солнцем. Оно давно перевалило горный хребет, и здесь была уже практически ночь, но Тор-Аштау был столь высок, что ему еще доставалось несколько последних кроваво-красных отсветов. Ивар светил нам лампой, перегнувшись через открытое окошко. К тому моменту, признаться, я порядочно замерз, несмотря на детство, проведенное в горах Майны, так что из всех сил старался, чтобы у меня не дрожали руки. Выяснив примерно, где нужно было поворачивать, мы вдвоем с Райво кое-как, под уздцы, развернули лошадей и двинулись обратно. Ивар не ворчал и не жаловался. Я вообще заметил, что в действительно неприятных ситуациях он предпочитает молчать, оставляя капризно-насмешливый тон для ерунды вроде отсутствия лестницы у вагона. Сам я сидел теперь рядом с Райво, в надежде, что уж вдвоем-то мы нужную дорогу не пропустим, и ежился под особо сильными порывами ветра. Облегчение приносила лишь мысль о том, что Ивару сейчас тепло, он может завернуться в плащ и даже, наконец, поспать немного, если он не хотел этого делать при мне.
Райво тихонько пел что-то на своем языке, так что разобрать я мог лишь общий смысл. О том, что впереди дороги всегда ждет очаг, дом и красивая женщина. Меня сейчас устроили бы и первые два пункта, женщину я готов был уступить Райво. Я уже начал жалеть, что не приказал остаться на ночь в Сарт-Алете, нашелся бы там отель или трактир, где сдают номера, когда различил в темноте «вот такенный столб», обмазанный белой краской, и через полчаса часа наша карета уже въезжала под каменную арку ворот усадьбы «Змеева горка».
Мощенный тесаным камнем двор, какие-то неразличимые постройки, сам дом – из темного камня, с односкатной крышей, и совсем рядом громадой поднимается скала, и не видно в темноте, где кончается дом, где начинается гора, и кажется, что дом просто вырастает из нее. Света нигде не было, и никто нас не встречал, хотя о нашем прибытии должны были предупредить заранее. Наверное, здесь решили, что мы заночевали внизу, в долине. Я сполз с облучка, сунул руки под мышки и несколько секунд стоял неподвижно – закоченел так, что требовались усилия, чтобы начать как-то действовать.
Райво, не дождавшись от меня иных распоряжений, занимался лошадьми – распряг их по очереди, и кажется, даже нашел, где привязать. Скрипнула дверь, на грубую, заросшую кое-где мхом каменную кладку двора упал прямоугольник света и в открывшейся двери показалась фигура женщины. Она вглядывалась в темноту, подняв фонарь так, что он лишь слепил ей глаза.
- Господин полковник? Приехали уже? – послышался неуверенный голос. Голос без возраста. Женщине могло быть и тридцать и шестьдесят. Я вздрогнул, заставляя себя выдраться из холодного оцепенения и пошел на свет, готовясь предъявлять себя, как нового владельца поместья. Ивар стоял возле кареты, по прежнему в моем плаще, который был ему велик, и настороженно оглядывался по сторонам. Как будто в темноте можно что-то разобрать.
Первым делом мне в лицо ткнули фонарь, так что я прикрыл глаз рукой, защищаясь от яркого света. Проморгавшись, я разглядел и женщину – лет сорока, в деревенском платье, в глубоком вырезе платья колыхалась необъятная грудь. Мне почему-то подумалось, что она должна быть теплой и мягкой и я помотал головой, отгоняя неподобающие офицеру и дворянину мысли.
- Точно, господин полковник, это вы, - обрадовала меня женщина, опуская фонарь. – А мы, знаете, уже не ждали вас. Мальчишка вчера приезжал из города, сказали, что поздно паровоз придет. Он верхом приехал, на лошади, славный такой мальчишка, знаете, сын Альмы, которая в деревне живет, в Верхних Скалках. Умный мальчишка, звать его то ли Ян, то ли Свен, путаю я альминых пацанов, шестеро у нее, седьмой на подходе. Так вот он и сказал, чтобы раньше завтрашнего утра не ждали. Я и не готовила сегодня и не топила…
Я уже собирался собрать весь холод который поселился внутри, добавить его в голос и спросить, собирается ли она пускать меня в дом, или мне лучше приезжать утром, когда меня неожиданно отпихнули в сторону. Честно говоря, до сего дня, за последние несколько лет, никто не осмеливался меня куда-либо оттеснить, так что я был немало изумлен. Передо мной оказался Ивар, руки скрещены на груди, поверх расстегнутого плаща, подбородок гордо вскинут.
- Раз не топила, так топи сейчас! Быстро. Господину оберст-полковнику немедленно нагреть ванну и принести горячего питья, - стальным голосом, куда до него некоторым моим офицерам, произнес он.
- Нн…нет ванны, господин, - пролепетала женщина, разом забыв про Альму и ее сыновей. – Купальня у нас, с паром, ее долго топить.
- Тогда таз, - сказал Ивар, забыв возмутиться отсутствию ванной. - Таз горячей воды. Большую кружку горячего чая или молока. Или еще лучше глинтвейн… оберст-полковник, вы вино пьете?
- Да, - сказал я, по прежнему пытаясь избавиться от ощущения, что мне все это снится.
- Вино в погребе, как же я туда ночью…
- Быстро! – рявкнул Ивар.
Женщина только моргнула, сунула в руки подошедшему Райво фонарь и заторопилась куда-то через двор, крича «Радка! Просыпайся немедленно, и Сано буди, господа приехали!» Ивар вошел в дверь и обернулся на пороге:
- Заходите, господин Манфред, что вы стоите, как неродной?
Через пять минут я уже сидел в кухне, на низкой деревянной скамейке с резной спинкой, рядом разгоралась печка. Пышногрудая женщина, назвавшаяся Миленой, торопливо громыхала посудой, Райво топором щепал тонкие лучины от сухого полена, чтобы быстрее занимался огонь. Меня колотила дрожь, которую сложно было уже скрывать, и нужно было просто подождать еще немного, пока не растопится печь, пока не приготовят постели, пока не согреется на керосиновой горелке затребованный Иваром глинтвейн. Я поежился и в это время мне на плечи опустился мой собственный плащ.
- У вас губы синие, Манфред, - сказал Ивар, глядя мне в лицо. – Вид, как у трупа, краше в гроб кладут.
- Спасибо, - пробормотал я. Почему-то сейчас его выпады о моей внешности перестали задевать за больное. А Ивар неожиданно опустился на пол рядом со скамейкой и начал стягивать с меня сапоги.
- Ты… ты чего? – дернулся я, забыв даже, что на «ты» мы с ним не переходили, настолько происходящее было невозможным.
- Я ничего, - Ивар поднял на меня светлые глаза и с достоинством улыбнулся. Словно он не сапоги с меня снимал, а принимал на вечере у себя в гостиной. – А ты замерз, Альдо.
Я переглотнул комок в горле и молча, почти не шевелясь, оттого что боялся разрушить неожиданную сказку, позволил ему снять оба сапога. Потом Ивар поднялся, отряхивая штаны и забрал у Милены кружки с горячим питьем.
- Я сам ему отнесу, занимайся ужином. Быстрее!
Он сунул одну кружку мне в руки, сам встал рядом, опираясь спиной на теплую печную стенку и тоже пил, короткими мелкими глотками.
- Выросли, значит, в этих краях и потому совсем не мерзнете, Манфред? Не знал, что дворяне врут.
Я молча улыбался, с наслаждением глотая обжигающий глинтвейн и чувствуя, как тепло от него разливается по жилам.
А еще я видел, что Ивар мерзнет, и шарф, которым он обмотал горло, вряд ли исправил положение. На мне же был теплый военный плащ с пелериной, а под ним еще форменный китель из шерстяного сукна.
Я бросил на Талера еще один взгляд – в темноте не было видно, но мне казалось, что нос у него покраснел от холода, а потом начал расстегивать пуговицы на плаще. Вытянул из рукавов сперва одну руку, потом другую и положил плащ на сиденье между мной и Иваром. А сам поднялся и начал возиться с керосиновой лампой, висящей под потолком кареты, пытаясь понять, заправлена ли она, и есть ли смысл зажигать.
- Жарко вам что ли? – наконец спросил Ивар.
- Да, - небрежно отозвался я. – Я же говорил, я вырос в этих местах и привык.
- Тогда я заберу плащ, - заявил Ивар и я услышал, как он отчетливо шмыгнул носом. – Раз он вам не нужен.
- Да пожалуйста, - как можно более равнодушно сказал я. – Только там зажигалка в кармане, дайте мне ее.
Талер, уже запахнувший мой плащ на груди, сунул руки в карманы и достал зажигалку. Покрутил ее в пальцах, разглядывая. Зажигалка была памятная – один умелец, рядовой-артиллерист, с которым мы вместе лежали в госпитале, сделал ее из осколка снаряда. Того самого, который военврач-маг Тиль Вартен вытащил из моего плеча.
- Это осколок? – спросил совершенно гражданский Ивар, который, по моему мнению, вообще никак не интересовался военным делом. Я удивленно повернулся к нему, и кивнул, глядя в глаза.
- Догадываюсь, откуда, - из голоса Талера пропали обычные капризные нотки. Он, не вставая со скамьи, протянул руку и вложил зажигалку мне в ладонь. А потом, словно вспомнив о своей обычной манере разговаривать, спросил: - Зачем вам лампа, Манфред? Думаете, теплее будет? Хотя, вы же не мерзнете. Тогда зачем?
- Уютнее со светом, - ответил я, поджигая фитиль и подкручивая его до нужного уровня. Огонек уверенно разгорелся, отблески неровного света замелькали по стенам.
- С вами вместе, да еще в этом тарантасе и без света ужасно уютно, - буркнул Ивар. – Представляю, каким окажется поместье.
Поместье, точнее саму усадьбу, мы в тот вечер так толком и не увидели, потому что добрались до него почти к полуночи, когда тьма в горах сгустилась окончательно. Райво пропустил поворот с «вот такенным столбом на обочине» и наши лошади бодро пробежали несколько лишних километров. Потом мы с Райво несколько минут стояли, склонившись над картой, которую лейтенант расстелил на кучерской скамейке и пытались понять, где же находимся. Это оказалось сложнее, чем уточнять диспозицию на поле, несмотря на то, что я достал компас и главный ориентир, снежный пик Тор-Аштау еще пылал слева от нас, освещаемый закатным солнцем. Оно давно перевалило горный хребет, и здесь была уже практически ночь, но Тор-Аштау был столь высок, что ему еще доставалось несколько последних кроваво-красных отсветов. Ивар светил нам лампой, перегнувшись через открытое окошко. К тому моменту, признаться, я порядочно замерз, несмотря на детство, проведенное в горах Майны, так что из всех сил старался, чтобы у меня не дрожали руки. Выяснив примерно, где нужно было поворачивать, мы вдвоем с Райво кое-как, под уздцы, развернули лошадей и двинулись обратно. Ивар не ворчал и не жаловался. Я вообще заметил, что в действительно неприятных ситуациях он предпочитает молчать, оставляя капризно-насмешливый тон для ерунды вроде отсутствия лестницы у вагона. Сам я сидел теперь рядом с Райво, в надежде, что уж вдвоем-то мы нужную дорогу не пропустим, и ежился под особо сильными порывами ветра. Облегчение приносила лишь мысль о том, что Ивару сейчас тепло, он может завернуться в плащ и даже, наконец, поспать немного, если он не хотел этого делать при мне.
Райво тихонько пел что-то на своем языке, так что разобрать я мог лишь общий смысл. О том, что впереди дороги всегда ждет очаг, дом и красивая женщина. Меня сейчас устроили бы и первые два пункта, женщину я готов был уступить Райво. Я уже начал жалеть, что не приказал остаться на ночь в Сарт-Алете, нашелся бы там отель или трактир, где сдают номера, когда различил в темноте «вот такенный столб», обмазанный белой краской, и через полчаса часа наша карета уже въезжала под каменную арку ворот усадьбы «Змеева горка».
Мощенный тесаным камнем двор, какие-то неразличимые постройки, сам дом – из темного камня, с односкатной крышей, и совсем рядом громадой поднимается скала, и не видно в темноте, где кончается дом, где начинается гора, и кажется, что дом просто вырастает из нее. Света нигде не было, и никто нас не встречал, хотя о нашем прибытии должны были предупредить заранее. Наверное, здесь решили, что мы заночевали внизу, в долине. Я сполз с облучка, сунул руки под мышки и несколько секунд стоял неподвижно – закоченел так, что требовались усилия, чтобы начать как-то действовать.
Райво, не дождавшись от меня иных распоряжений, занимался лошадьми – распряг их по очереди, и кажется, даже нашел, где привязать. Скрипнула дверь, на грубую, заросшую кое-где мхом каменную кладку двора упал прямоугольник света и в открывшейся двери показалась фигура женщины. Она вглядывалась в темноту, подняв фонарь так, что он лишь слепил ей глаза.
- Господин полковник? Приехали уже? – послышался неуверенный голос. Голос без возраста. Женщине могло быть и тридцать и шестьдесят. Я вздрогнул, заставляя себя выдраться из холодного оцепенения и пошел на свет, готовясь предъявлять себя, как нового владельца поместья. Ивар стоял возле кареты, по прежнему в моем плаще, который был ему велик, и настороженно оглядывался по сторонам. Как будто в темноте можно что-то разобрать.
Первым делом мне в лицо ткнули фонарь, так что я прикрыл глаз рукой, защищаясь от яркого света. Проморгавшись, я разглядел и женщину – лет сорока, в деревенском платье, в глубоком вырезе платья колыхалась необъятная грудь. Мне почему-то подумалось, что она должна быть теплой и мягкой и я помотал головой, отгоняя неподобающие офицеру и дворянину мысли.
- Точно, господин полковник, это вы, - обрадовала меня женщина, опуская фонарь. – А мы, знаете, уже не ждали вас. Мальчишка вчера приезжал из города, сказали, что поздно паровоз придет. Он верхом приехал, на лошади, славный такой мальчишка, знаете, сын Альмы, которая в деревне живет, в Верхних Скалках. Умный мальчишка, звать его то ли Ян, то ли Свен, путаю я альминых пацанов, шестеро у нее, седьмой на подходе. Так вот он и сказал, чтобы раньше завтрашнего утра не ждали. Я и не готовила сегодня и не топила…
Я уже собирался собрать весь холод который поселился внутри, добавить его в голос и спросить, собирается ли она пускать меня в дом, или мне лучше приезжать утром, когда меня неожиданно отпихнули в сторону. Честно говоря, до сего дня, за последние несколько лет, никто не осмеливался меня куда-либо оттеснить, так что я был немало изумлен. Передо мной оказался Ивар, руки скрещены на груди, поверх расстегнутого плаща, подбородок гордо вскинут.
- Раз не топила, так топи сейчас! Быстро. Господину оберст-полковнику немедленно нагреть ванну и принести горячего питья, - стальным голосом, куда до него некоторым моим офицерам, произнес он.
- Нн…нет ванны, господин, - пролепетала женщина, разом забыв про Альму и ее сыновей. – Купальня у нас, с паром, ее долго топить.
- Тогда таз, - сказал Ивар, забыв возмутиться отсутствию ванной. - Таз горячей воды. Большую кружку горячего чая или молока. Или еще лучше глинтвейн… оберст-полковник, вы вино пьете?
- Да, - сказал я, по прежнему пытаясь избавиться от ощущения, что мне все это снится.
- Вино в погребе, как же я туда ночью…
- Быстро! – рявкнул Ивар.
Женщина только моргнула, сунула в руки подошедшему Райво фонарь и заторопилась куда-то через двор, крича «Радка! Просыпайся немедленно, и Сано буди, господа приехали!» Ивар вошел в дверь и обернулся на пороге:
- Заходите, господин Манфред, что вы стоите, как неродной?
Через пять минут я уже сидел в кухне, на низкой деревянной скамейке с резной спинкой, рядом разгоралась печка. Пышногрудая женщина, назвавшаяся Миленой, торопливо громыхала посудой, Райво топором щепал тонкие лучины от сухого полена, чтобы быстрее занимался огонь. Меня колотила дрожь, которую сложно было уже скрывать, и нужно было просто подождать еще немного, пока не растопится печь, пока не приготовят постели, пока не согреется на керосиновой горелке затребованный Иваром глинтвейн. Я поежился и в это время мне на плечи опустился мой собственный плащ.
- У вас губы синие, Манфред, - сказал Ивар, глядя мне в лицо. – Вид, как у трупа, краше в гроб кладут.
- Спасибо, - пробормотал я. Почему-то сейчас его выпады о моей внешности перестали задевать за больное. А Ивар неожиданно опустился на пол рядом со скамейкой и начал стягивать с меня сапоги.
- Ты… ты чего? – дернулся я, забыв даже, что на «ты» мы с ним не переходили, настолько происходящее было невозможным.
- Я ничего, - Ивар поднял на меня светлые глаза и с достоинством улыбнулся. Словно он не сапоги с меня снимал, а принимал на вечере у себя в гостиной. – А ты замерз, Альдо.
Я переглотнул комок в горле и молча, почти не шевелясь, оттого что боялся разрушить неожиданную сказку, позволил ему снять оба сапога. Потом Ивар поднялся, отряхивая штаны и забрал у Милены кружки с горячим питьем.
- Я сам ему отнесу, занимайся ужином. Быстрее!
Он сунул одну кружку мне в руки, сам встал рядом, опираясь спиной на теплую печную стенку и тоже пил, короткими мелкими глотками.
- Выросли, значит, в этих краях и потому совсем не мерзнете, Манфред? Не знал, что дворяне врут.
Я молча улыбался, с наслаждением глотая обжигающий глинтвейн и чувствуя, как тепло от него разливается по жилам.
@темы: Тексты, Талер для героя
-
-
16.10.2010 в 11:49- Выросли, значит, в этих краях и потому совсем не мерзнете, Манфред? Не знал, что дворяне врут.
Похоже, чтобы Ивар начал оттаивать душой, всего-то и нужно было, чтобы Альдо замерз, как цуцик тушкой. Но ради него, Ивара.
Капитан Ангел, спасибо за новый кусь!
-
-
16.10.2010 в 13:22-
-
16.10.2010 в 13:24-
-
16.10.2010 в 16:07Вот кому бы командовать...
Очень понравилось, жду проду...
-
-
16.10.2010 в 17:09-
-
16.10.2010 в 17:23fogarada он еще в поезде пошел ))
Luli77 Он не такая ромашка, как все думают. Просто ромашка - это более подходящий имидж в роли фаворита
Kkay он умеет быть благодарным, в общем-то. А Альдо так задубел, что тормозил, и не привык он на женщин орать, он больше с солдатами
-
-
16.10.2010 в 19:46ну вот и я про то)), "дайте мне роту молокососов, и я сделаю из них солдат, но дети и женщины..." (с) не помню где