понедельник, 12 августа 2019
Не могу сказать, что не прошло и года. Прошло. Зато я это дописала, наконец. Четвертая часть "баек из склепа" про Нолофинвэ и Мандос. По итогам Непокоя и других наших игр, на этот раз посвящается
lalwen_dayПредыдущие части здесь:
dinkk.diary.ru/p215628533.htmdinkk.diary.ru/p215637804.htmdinkk.diary.ru/p215650678.htmчитать дальше- Это все. Мне больше нечего сказать… про Финвэ.
Последнее слово, сказанное вместо «отца», получилось само. И отозвалось горькой болью где-то внутри. Он уже привык, что здесь слова и мысли это самое важное. И боль от них может быть настоящей, и исцеление от этой боли. Пока было все плохо. Он сидел на полу, подтянув ноги к груди и обхватив их руками, как ребенок.
Видимо, прозвучало убедительно. Тот, кто с ним говорил, настаивать не стал. Проскользнул мимо еле заметным ветерком. Казалось, даже край одежды коснулся лица. И что-то было в этом прикосновении такое забытое и знакомое, что сердце сжало. Летящий край шелкового платья. Быстрые, легкие шаги. Нежные, тонкие, но сильные руки, в его собственных ладонях. Это все привиделось лишь на мгновение, но этого оказалось достаточно и Нолофинвэ неожиданно для самого себя произнес:
- Зато я могу говорить про… - он хотел сказать «Индис», но здесь мысли были скорее разума и прозвучало иное: - аммэ.
- Можешь?
- Хочу…
Он вдруг почувствовал, что дрожит, судорога пробегает по… тела у него в Чертогах не было, но ощущения были настолько явными, что, кажется, даже собеседник заметил, что что-то не так.
- Я должен был говорить о ней раньше. Но мне страшно. Есть три… три женщины, которые делают меня сильным. И они единственные, рядом с кем можно быть… слабым.
Говорить было тяжело, и слова подбирались тоже через силу.
- Анайрэ. Иримэ. Индис.
Последние два имени он повторил снова – они первый раз звучали здесь и казалось, сами стены Чертогов чуть дрогнули. Дрогнули и стали тверже и осязаемее. Он даже на миг почувствовал холод и сырой запах тумана. А потом две ладони в своих руках – с одной стороны и с другой. Сильную, но при этом нежную, будто невесомую в левой и маленькую, крепкую ладошку в правой.
- Аммэ. Сестренка.
Стены вокруг снова дрогнули. Маленькая ладошка сжала его руку и исчезла. Когда она была такой маленькой? Он уже и забыл. Наверное тогда же он впервые сказал Анайрэ, что хочет не только сына, но и дочь… когда-нибудь.
- Аммэ, - повторил Нолофинвэ. Собственный голос показался высоким, слабым. Детским?
- Я оставил ее, - сказал он. – Оставил и ее тоже. Финвэ ушел в Чертоги, а мы с Арафинвэ – навсегда.
- Не навсегда, - эхом отразилось вокруг него.
- Я тогда думал, что навсегда. Не знал, что брат вернется.
- Не навсегда, - повторил голос.
- Не навсегда, - эхом повторил Нолофинвэ. Прикосновение он чувствовал по-прежнему, а посмотреть в сторону боялся, знал, что увидит там только пустоту.
Первое, что он увидел в своей жизни – было ее лицо. Пятна золотого света в складках прозрачной ткани, не то занавеси, не то покрывала над кроваткой, он тогда не знал слов. И золотые волосы. Схватить рукой, сжать сильно, не отпускать никогда. Она склонялась ниже, смеялась, выпутывала его пальчики, что-то говорила. Он помнил все и в этом голосе, в этих глазах была тогда вся жизнь.
Спустя годы он обнимал Индис на пороге своего дома, когда от золотого света остались лишь воспоминания. Свет фонаря бросал резкие тени, где-то в глубине дома Анайрэ прощалась с сыновьями и дочерью, занавеси бились на ветру, и никто не спешил притворить окна. Индис стояла, прижавшись лбом к его плечу, а Нолофинвэ думал о том, какая же она вдруг оказалась маленькая. Когда они все успели так вырасти? И сейчас, когда ему самому больше всего хотелось вбежать в дом, обхватить ее руками и спрятаться от всего плохого, и чтобы отец тоже был рядом, оказывается, что бежать некуда. Того дома уже нет, вместо Финвэ осталось лишь изуродованное остывшее тело, а Индис стоит, обхватив его за плечи и ткань рубашки уже мокрая там, куда она прижалась лицом. Молчит. Лучше бы не молчала…
Нолофинвэ поднял руки, прикоснулся к вискам.
- Хорошо, что Арафинвэ вернулся, - неуверенно сказал он. – Хотя бы он.
- Думаешь, один сын может заменить другого? – спросил голос. Тихо, почти грустно.
- Не может, - тут же сказал Нолофинвэ. Его собственный сын погиб, едва ступив на эту землю и никто не мог его заменить. – Но она же не знает… про меня.
Голос не ответил. Не исчез, оставался здесь, и молчал.
Знает. Он вскочил на ноги – неожиданно легко. Часто здесь он вообще не чувствовал своего тела, как можно чувствовать то, чего нет, а сейчас почувствовал и твердость пола под босыми ногами и легкое движение воздуха.
- Она знает, что я мертв, а я тут продолжаю сидеть? Годы, сотни лет? Вы ей рассказали?!
Голос перестал казаться детским, да и бесплотным тоже. Нолофинвэ стоял, чуть пошатываясь, как после долгих дней, проведенных в постели из-за тяжелых ран. Пальцы сжались в кулаки, до боли в ладонях. И вдруг туман вокруг сгустился, стал плотным, вязким, осязаемым. Нолмэ, забыв, что дышать нет нужды, судорожно вдохнул – и закашлялся, потому что не туман это был, а дым… тяжелый, едкий, горький. Снова закашлялся, прижал руки к груди, уже ничего не понимая, но продолжая цепляться за иллюзию того, что у него есть тело, и дышать нужно, нужно… Вдохнул. Выдохнул. Снова вздохнул. Потом упал, сперва на колени, а потом и ничком. Как больно оказалось падать… для того, кто лишь бесплотный дух. И высоко… Вдохнул. «Аммэ!..»
Ресницы щекотала какая-то травинка и щекой он тоже чувствовал мягкую, прохладную траву. Впечаталась она так, что след останется, но переворачиваться не хотелось. Воздух был свежий, чуть пряный, теплый… пахло землей и травой и нагретыми от солнца листьями. Недавним дождем и цветами. Затылок, спину тоже пригревало, по обнаженной коже иногда пробегал ветерок, а потом горячее тепло снова возвращалось. Билось сердце – гулко, сильно, качая кровь. Он забыл, как это. Что это бывает слышно.
Рядом кто-то был, он не видел, и не чувствовал, просто знал. И потребовалось еще несколько минут, чтобы понять, кто. Нолофинвэ резко перевернулся на спину, в глаза ударило непривычно ярким светом, голубизной летнего неба, яркой зеленью деревьев над головой. Он зажмурился, а потом посмотрел в лицо сидящей рядом матери – первое увиденное им и в той жизни и в этой, новой. Протянул руку и коснулся золотых волос.
- Я вернулся… аммэ.
@темы:
про эльфов,
Тексты
Я правда сначала перечитала все предыдущие части, выдохнула, а только потом принялась за новую. Эмоций от этих текстов до сих много и живых.
Всегда так грустно, что у вашего Нолофинвэ отношения с Финвэ, по ходу, реально не складываются...
Всегда так грустно, что у вашего Нолофинвэ отношения с Финвэ, по ходу, реально не складываются...
Тут ведь как. По моим ощущениям, они там реально не сложились даже после смерти. Все-таки его вечный уход в Мандос это в некотором смысле окончательный вариант его ухода в Форменос за явно неправым Феанаро. Сложно быть в лучезарных отношениях с отцом, который раз за разом выбирает не тебя и не твою мать. Но при этом он его очень любит - во всяком случае то, что было в прошлом.
А на игре, по мотивам которой писался текст и откуда взяты ощущения и образы персонажей (именно поэтому нет Аракано и Ириссэ), отношения с Финвэ были такие, что у меня глаз дергается до сих пор. Даже не сами отношения, а то, что Финвэ делал и что сказал по итогу своего ухода (собственно, последнее, сказанное сыну). Это по любому наложилось на текст ((
Mirdan, понятно. Печально. Я это все несколько иначе воспринимаю, поэтому в моем представлении у них все-таки хорошие отношения и в жизни, и в смерти.
А про игру, печально вдвойне, что чья-то странная игра портит впечатление о персонаже, особенно, если оно и раньше было не фонтан.
На игре же вышло уж очень трэшово, настолько, что после ухода в Форменос, Нолофинвэ слышать про Финвэ не хотел. Но при этом пошел мстить за его смерть. Одно другому не мешает ))
Mirdan, ну, в том-то и штука, что лично я не воспринимаю решение Финвэ остаться в Мандосе как решение оставить Индис. Там соль не в том была. А в том, что Мириэль осознала, что ей плохо быть мертвой и она хочет быть живой. Теоретически, можно было, конечно, сказать, что она сама выбрала вечную смерть и, дескать, нечего теперь... видели глазки, что покупали, теперь вот ешьте, хоть повылазьте... Но вообще-то это жестоко, знать, что твоя первая жена мучается со своим вечным посмертием, и жить припеваючи со второй, учитывая, что если бы ты во второй раз не женился, то первая жена могла бы в любой момент спокойно ожить. ИМХО, эльфа, который так сделал, ни благородным, ни добрым назвать уже нельзя, поэтому я считаю, что, хотя решение Финвэ, естественно, не порадовало Индис, она понимала его, и первой пришла бы в ужас, если бы он решил иначе. И с Нолофинвэ примерно то же самое.
На игре же вышло уж очень трэшово, наст, волько, что после ухода в Форменос, Нолофинвэ слышать про Финвэ не хотел.
Эх. Вот меня как неролевика со страшной силой тянет сказать, что это же игрок, а персонаж за его действия ответственности не несет... но я так понимаю, что изнутри игры это все как-то иначе работает.
Но при этом пошел мстить за его смерть. Одно другому не мешает ))
Это-то понятно)
vinyawende, на игре играется так, как играется. Иногда уже не получается разделять на "а, это игрок косячит, а не персонаж". Когда совсем перебор, как с Аракано было, получается - трэш совсем в реальность не пролезает. А Финвэ был нормальный... во всем, кроме личных отношений. И даже там не всегда, были у него просветы. Но уходя в Форменос, он мне слова доброго не сказал... Индис тоже. И это очень сильно долбануло тогда. Я все хочу это сыграть с нормальным игроком, чтобы сбить впечатление.
Но мое стороннее, вне игры, мнение не настолько печальное. Но и не радужное, к сожалению. Впрочем, учитывая специфику "двоеженства" там в принципе радужно не натягивается.
Mirdan, ясно. Но, имхо, персонажи все это понимают лучше нас, по крайней мере, эти персонажи (Индис и Нолофинвэ) точно.
Иногда уже не получается разделять на "а, это игрок косячит, а не персонаж".
Понятно. Фикрайтером все-таки быть проще, по крайней мере, в своих текстах точно без неприятных сюрпризов)
Это само получилось, внезапно.