Если вас что-то смущает во мне, не ставьте меня в известность, попробуйте пережить потрясение самостоятельно.
Талер для герояРайво Орни привстав на подножке, хрипло крикнул что-то вроде «Эгей, пошла!», щелкнул в воздухе кнутом и две коренастые рабочие лошади, дернув, покатили нашу повозку по вымощенной булыжником дороге. Почтовая карета, с облупившейся на бортах краской и императорским гербом на дверце, поскрипывая, мягко качалась на рессорах. Талеру наши лошади неожиданно понравились. Точнее сперва он, изображая царскую особу в изгнании, неприкаянно болтался возле кареты, дожидаясь, пока гвардейцы из эскорта погрузят в нее мой дорожный чемодан и три баула самого Талера, не считая шляпных картонок, какого-то сундучка с замком и связок с книгами. Я же стоял возле лошадей и гладил серую кобылу по исцарапанному мягкому носу. Кобыла фыркала, терлась об мое плечо лохматой башкой, толкая лбом так, что я еле держался на ногах. Ее соседка, гнедая, с белой проточиной на лбу, косилась в нашу сторону и переступала на месте. Талер обошел лошадей с другой стороны, похлопал гнедую по шее.
- Чистокровные скакуны. Вы, Манфред, не умеете с женщинами обращаться, пустите меня.
Я отошел на шаг, глядя что он станет делать. Ивар гладил обеих кобылок сразу, а в его кармане откуда-то нашлось несколько кусков сахара, который те вежливо собирали с его ладони мягкими губами. Потом он принялся распутывать гнедой челку, одновременно почесывая серую по лбу.
А теперь он сидел рядом со мной на жесткой, обтянутой лопнувшей кое-где кожей скамейке, и, высовываясь из кареты, смотрел на улочки и площади Сарт-Алета. А я думал о том, что никогда не находился с ним настолько близко. Я мог чувствовать тепло его бедра, хоть он не прикасался ко мне, я видел его острый профиль, темные ресницы, и прядь русых волос, выбившуюся из-под шляпы. В углу его рта была маленькая трещинка, и Ивар иногда, забывшись, касался ее кончиком языка. Я, как зачарованный, жадно ловил эти крохотные детали, кусочки, и отмечал их в памяти, чтобы потом, наедине, перебирать, вспоминая каждое мгновение. Я намеренно сел слева от Ива, чтобы видеть его, не поворачивая головы.
Строения становились все ниже, городские домики сменили почти деревенские усадьбы, закончилась брусчатая мостовая, перейдя в две укатанные колеи. Сгущались сумерки, и в домах начали зажигать лампы – окна уютно светились. Поля вокруг города были уже убраны, над обнажившейся черной землей кружили птицы. Я сидел, чуть откинувшись на жесткую спинку и вспоминал, как первый раз увидел Ивара. Причем я его увидел и мог разглядеть раньше, чем он меня – потому что в тот день, восемнадцатого марта, я лежал в военном госпитале столицы, и лицо мое было так плотно закрыто бинтами, что узнать меня в таком виде было невозможно. В то утро в больничной палате царила суета и какое-то нервное возбуждение. Военврач, маг высшего ранга Тиль Вартен, совершил обход раньше положенного, наскоро опросив медперсонал о сегодняшнем состоянии раненых и распорядившись убрать в соседний корпус самых тяжелых. Туда же отправились умирающие и те, чей внешний вид мог оказаться «неподобающим». Я не очень хорошо понял тогда, чем вызвана подобная суматоха, и почему тяжелые раненые должны иметь «подобающий вид». У меня уже несколько дней держался жар, который уходил только после инъекций лекарства и слова Вартена эхом отзывались у меня в голове, умножаясь многократно и в итоге сливаясь в один неразборчивый гул. Так что я не был уверен, что услышанное мной было произнесено на самом деле. Холодные, чуть липкие пальцы пробежали по моему лбу и я открыл единственный оставшийся глаз, пытаясь рассмотреть лицо Тиля. Врач-маг на меня не смотрел, он трогал мой лоб и здоровую руку, словно касался неживого предмета. Я молчал, каждое прикосновение вместе с болью возвращало мне ощущение моего тела, определяя его границы.
- Плохо, - сказал Вартен. – Лучше, чем вчера, но все равно плохо. Руку бы не потерять, заражение…
- Оберст-полковника тоже перевести в Южное крыло? – я не знал, чей это голос, он звучал словно сам по себе.
- Нет, оставить. Его императорское величество хотел поговорить с защитниками Аран. Кроме оберст-полковника ему и показать-то некого.
Мою руку в этот момент снова начало жечь, словно огнем, как будто раскаленный прут кто-то с силой вкручивал в плечо, прямо в кость. Так случалось часто, и избавиться от этого было невозможно, а боль была такой, что по ночам мои стоны будили дежурную медсестру. Сейчас было утро, и рядом был Вартен, так что я решил сказать ему об этом. Я сосредоточился, долго и тщательно подбирая слова, и разлепил губы, но оказалось, что Тиля рядом уже нет, и солнечные блики переползли по стене ближе к двери, закрашенной белой краской. Начался день. Чуть позже мне сделали укол, и боль понемногу уползла вглубь, под повязки, затаившись там густым и тугим комком, в ожидании своего часа. Я, наслаждаясь передышкой, медленно обвел взглядом палату и увидел незнакомого человека. Он был не в белом халате, и на нем не было фартука в бурых и желтых пятнах, так что сперва я с жадностью смотрел просто на новое цветное пятно. Светло-голубой камзол с серебряными пуговицами, ярко-синяя, как небо на майские праздники, лента в волосах. Потом незнакомец повернулся, оглядываясь вокруг и я увидел его лицо. Не знаю почему, но именно в тот момент я понял, что останусь жив. Дворянчик в голубом камзоле был словно посланником из другого мира, того, который я постепенно начал забывать, погружаясь в липкое болото боли, крови, лекарств, перевязок и тихого неумолимого угасания. Там не могло быть ярко-синих лент, россыпи первых веснушек на остром носу, запаха мяты и жженого сахара от леденцов, которые посетитель доставал из круглой жестяной коробочки. На меня он не смотрел, считая, по всей видимости, либо спящим, либо не стоящим внимания, я же смотрел на него жадно, впервые после ранения ощутив интерес к жизни. Потом дворянчик исчез, отозвавшись на оклик «Ивар!», и лишь спустя месяц я узнал, что он и дворянином-то не был, нынешний фаворит императора. Сам его императорское величество Филипп Четвертый вошел в мою палату спустя четверть часа, и я даже смог поговорить с ним несколько минут, отвечая на вопросы. Синей ленты видно больше не было, и я был немного огорчен. Вскоре визит императора со свитой в военный госпиталь закончился.
Сейчас Ивар Талер, правда без синей ленты и леденцов, сидел рядом со мной, и, при всей неоднозначности ситуации, это определенно придавало жизни вкус и цвет.
- Ваша мил… - начал я и запнулся, поняв, что по-прежнему не знаю, как к нему обращаться. По сути-то я был выше и по рождению и по рангу. По факту – Ивар держался с аристократическим достоинством и указывать ему сейчас на его действительный статус было бы жестоко. Наконец, я нашелся: – Господин Талер, все в порядке?
- Манфред, вы же не это хотели спросить, - тут же отозвался Ивар, и глянул на меня из под широких полей шляпы. – Что вы на меня смотрите так?
- Как? – я несколько растерялся от такого вопроса.
- Как будто я вас сейчас ударю.
Я задумался на мгновение, не зная, что отвечать. Талер последнее время ставил меня в тупик своими словами и поступками.
- Манфред, вы бы себя видели. Вы похожи на большую собаку, которая ждет, что ее сейчас пнут, но при этом не хочет уходить. Только не обижайтесь. Я люблю собак.
- Могу в таком случае, лишь позавидовать, - ответил я, наконец, поймав нужный тон.
- Кому?
- Собакам.
Талер коротко усмехнулся, несколько принужденно, а потом полез в карман кожаной охотничьей куртки и достал круглую жестянку.
- Хотите леденцов, Манфред? В дороге самое то.
Я снял перчатку и протянул ладонь. Талер тряхнул жестянку, разбивая слипшиеся леденцы, а потом мне на руку упали три янтарных кругляша. Запахло мятой. Я улыбнулся, глядя на эту коробочку – возможно, ту самую коробочку – и закинул в рот сразу все три леденца.
- Спасибо… Талер.
Раз уж он решил называть меня по фамилии, не прибавляя при этом ни дворянского «милость», ни военного «оберст» или «господин полковник», то у меня развязаны руки. К тому же, мне нравилось произносить его фамилию. Талер – звонкая серебряная монета, память о независимых городах Севера.
Ивар одарил меня еще одним взглядом, в полутьме кареты глаза его блестели. Я подумал, что долго буду вспоминать эту дорогу и такую долгожданную, пусть вынужденную, но близость.
- Подвиньтесь, Манфред, - с наигранно капризными нотками в голосе сказал Ивар и довольно бесцеремонно пихнул меня бедром, придвигаясь плотнее. Я вздрогнул от этого прикосновения, внутри все обмерло, словно я в один миг ухнул вниз на огромных качелях. Я даже забыл выдохнуть после судорожного вдоха.
– Эй, полковник, вы слышите? – окликнул меня Талер. – Подвиньтесь. Мне тесно так сидеть, а от стенки вашего шикарного экипажа замечательно сквозит. Это вы, вояки, можете на снегу спать, а я человек, привыкший к достойному обращению.
Я, словно очнувшись, улыбнулся такому напору и с сожалением подвинулся чуть дальше, разрывая прикосновение. От крашеной деревянной стенки действительно тянуло холодком, но через плотный армейский плащ это было почти незаметно. Ивар смотрел на меня уже неотрывно, как будто я сделал что-то не то или не так, как ожидалось. Но при этом он был явно доволен, и из его движений уходило нервная напряженность. На миг мне показалось, что он боится. Меня или неизвестности, ждущей его впереди, боится и нарочно пытается задеть меня, чтобы все плохое случилось быстрее. Как ему объяснить, что я расстался с мыслями о мести еще в поезде, когда понял, что страдания Талера не сделают меня счастливым, скорее наоборот, я не знал. Так что я просто сказал:
- Я, признаться, сам не слишком хорошо знаю, куда мы едем.
- Да? – вскинулся Ивар. – А как же шикарное поместье? Замок в горах?
- Не то. Я имел ввиду, что никогда не был в этих местах, в Сарт-Алете и Талорне. Я вырос на хуторе рядом с Ар-Майном, это дальше от моря, в горы. Так что мы в одинаковом положении, я увижу поместье так же в первый раз.
- Нет, оберст-полковник, - тускло сказал Ивар и отвернулся к окну. – Мы в разном положении. И вы это прекрасно знаете.
Больше он не сказал ни слова, и тишина повисла надолго.
- Чистокровные скакуны. Вы, Манфред, не умеете с женщинами обращаться, пустите меня.
Я отошел на шаг, глядя что он станет делать. Ивар гладил обеих кобылок сразу, а в его кармане откуда-то нашлось несколько кусков сахара, который те вежливо собирали с его ладони мягкими губами. Потом он принялся распутывать гнедой челку, одновременно почесывая серую по лбу.
А теперь он сидел рядом со мной на жесткой, обтянутой лопнувшей кое-где кожей скамейке, и, высовываясь из кареты, смотрел на улочки и площади Сарт-Алета. А я думал о том, что никогда не находился с ним настолько близко. Я мог чувствовать тепло его бедра, хоть он не прикасался ко мне, я видел его острый профиль, темные ресницы, и прядь русых волос, выбившуюся из-под шляпы. В углу его рта была маленькая трещинка, и Ивар иногда, забывшись, касался ее кончиком языка. Я, как зачарованный, жадно ловил эти крохотные детали, кусочки, и отмечал их в памяти, чтобы потом, наедине, перебирать, вспоминая каждое мгновение. Я намеренно сел слева от Ива, чтобы видеть его, не поворачивая головы.
Строения становились все ниже, городские домики сменили почти деревенские усадьбы, закончилась брусчатая мостовая, перейдя в две укатанные колеи. Сгущались сумерки, и в домах начали зажигать лампы – окна уютно светились. Поля вокруг города были уже убраны, над обнажившейся черной землей кружили птицы. Я сидел, чуть откинувшись на жесткую спинку и вспоминал, как первый раз увидел Ивара. Причем я его увидел и мог разглядеть раньше, чем он меня – потому что в тот день, восемнадцатого марта, я лежал в военном госпитале столицы, и лицо мое было так плотно закрыто бинтами, что узнать меня в таком виде было невозможно. В то утро в больничной палате царила суета и какое-то нервное возбуждение. Военврач, маг высшего ранга Тиль Вартен, совершил обход раньше положенного, наскоро опросив медперсонал о сегодняшнем состоянии раненых и распорядившись убрать в соседний корпус самых тяжелых. Туда же отправились умирающие и те, чей внешний вид мог оказаться «неподобающим». Я не очень хорошо понял тогда, чем вызвана подобная суматоха, и почему тяжелые раненые должны иметь «подобающий вид». У меня уже несколько дней держался жар, который уходил только после инъекций лекарства и слова Вартена эхом отзывались у меня в голове, умножаясь многократно и в итоге сливаясь в один неразборчивый гул. Так что я не был уверен, что услышанное мной было произнесено на самом деле. Холодные, чуть липкие пальцы пробежали по моему лбу и я открыл единственный оставшийся глаз, пытаясь рассмотреть лицо Тиля. Врач-маг на меня не смотрел, он трогал мой лоб и здоровую руку, словно касался неживого предмета. Я молчал, каждое прикосновение вместе с болью возвращало мне ощущение моего тела, определяя его границы.
- Плохо, - сказал Вартен. – Лучше, чем вчера, но все равно плохо. Руку бы не потерять, заражение…
- Оберст-полковника тоже перевести в Южное крыло? – я не знал, чей это голос, он звучал словно сам по себе.
- Нет, оставить. Его императорское величество хотел поговорить с защитниками Аран. Кроме оберст-полковника ему и показать-то некого.
Мою руку в этот момент снова начало жечь, словно огнем, как будто раскаленный прут кто-то с силой вкручивал в плечо, прямо в кость. Так случалось часто, и избавиться от этого было невозможно, а боль была такой, что по ночам мои стоны будили дежурную медсестру. Сейчас было утро, и рядом был Вартен, так что я решил сказать ему об этом. Я сосредоточился, долго и тщательно подбирая слова, и разлепил губы, но оказалось, что Тиля рядом уже нет, и солнечные блики переползли по стене ближе к двери, закрашенной белой краской. Начался день. Чуть позже мне сделали укол, и боль понемногу уползла вглубь, под повязки, затаившись там густым и тугим комком, в ожидании своего часа. Я, наслаждаясь передышкой, медленно обвел взглядом палату и увидел незнакомого человека. Он был не в белом халате, и на нем не было фартука в бурых и желтых пятнах, так что сперва я с жадностью смотрел просто на новое цветное пятно. Светло-голубой камзол с серебряными пуговицами, ярко-синяя, как небо на майские праздники, лента в волосах. Потом незнакомец повернулся, оглядываясь вокруг и я увидел его лицо. Не знаю почему, но именно в тот момент я понял, что останусь жив. Дворянчик в голубом камзоле был словно посланником из другого мира, того, который я постепенно начал забывать, погружаясь в липкое болото боли, крови, лекарств, перевязок и тихого неумолимого угасания. Там не могло быть ярко-синих лент, россыпи первых веснушек на остром носу, запаха мяты и жженого сахара от леденцов, которые посетитель доставал из круглой жестяной коробочки. На меня он не смотрел, считая, по всей видимости, либо спящим, либо не стоящим внимания, я же смотрел на него жадно, впервые после ранения ощутив интерес к жизни. Потом дворянчик исчез, отозвавшись на оклик «Ивар!», и лишь спустя месяц я узнал, что он и дворянином-то не был, нынешний фаворит императора. Сам его императорское величество Филипп Четвертый вошел в мою палату спустя четверть часа, и я даже смог поговорить с ним несколько минут, отвечая на вопросы. Синей ленты видно больше не было, и я был немного огорчен. Вскоре визит императора со свитой в военный госпиталь закончился.
Сейчас Ивар Талер, правда без синей ленты и леденцов, сидел рядом со мной, и, при всей неоднозначности ситуации, это определенно придавало жизни вкус и цвет.
- Ваша мил… - начал я и запнулся, поняв, что по-прежнему не знаю, как к нему обращаться. По сути-то я был выше и по рождению и по рангу. По факту – Ивар держался с аристократическим достоинством и указывать ему сейчас на его действительный статус было бы жестоко. Наконец, я нашелся: – Господин Талер, все в порядке?
- Манфред, вы же не это хотели спросить, - тут же отозвался Ивар, и глянул на меня из под широких полей шляпы. – Что вы на меня смотрите так?
- Как? – я несколько растерялся от такого вопроса.
- Как будто я вас сейчас ударю.
Я задумался на мгновение, не зная, что отвечать. Талер последнее время ставил меня в тупик своими словами и поступками.
- Манфред, вы бы себя видели. Вы похожи на большую собаку, которая ждет, что ее сейчас пнут, но при этом не хочет уходить. Только не обижайтесь. Я люблю собак.
- Могу в таком случае, лишь позавидовать, - ответил я, наконец, поймав нужный тон.
- Кому?
- Собакам.
Талер коротко усмехнулся, несколько принужденно, а потом полез в карман кожаной охотничьей куртки и достал круглую жестянку.
- Хотите леденцов, Манфред? В дороге самое то.
Я снял перчатку и протянул ладонь. Талер тряхнул жестянку, разбивая слипшиеся леденцы, а потом мне на руку упали три янтарных кругляша. Запахло мятой. Я улыбнулся, глядя на эту коробочку – возможно, ту самую коробочку – и закинул в рот сразу все три леденца.
- Спасибо… Талер.
Раз уж он решил называть меня по фамилии, не прибавляя при этом ни дворянского «милость», ни военного «оберст» или «господин полковник», то у меня развязаны руки. К тому же, мне нравилось произносить его фамилию. Талер – звонкая серебряная монета, память о независимых городах Севера.
Ивар одарил меня еще одним взглядом, в полутьме кареты глаза его блестели. Я подумал, что долго буду вспоминать эту дорогу и такую долгожданную, пусть вынужденную, но близость.
- Подвиньтесь, Манфред, - с наигранно капризными нотками в голосе сказал Ивар и довольно бесцеремонно пихнул меня бедром, придвигаясь плотнее. Я вздрогнул от этого прикосновения, внутри все обмерло, словно я в один миг ухнул вниз на огромных качелях. Я даже забыл выдохнуть после судорожного вдоха.
– Эй, полковник, вы слышите? – окликнул меня Талер. – Подвиньтесь. Мне тесно так сидеть, а от стенки вашего шикарного экипажа замечательно сквозит. Это вы, вояки, можете на снегу спать, а я человек, привыкший к достойному обращению.
Я, словно очнувшись, улыбнулся такому напору и с сожалением подвинулся чуть дальше, разрывая прикосновение. От крашеной деревянной стенки действительно тянуло холодком, но через плотный армейский плащ это было почти незаметно. Ивар смотрел на меня уже неотрывно, как будто я сделал что-то не то или не так, как ожидалось. Но при этом он был явно доволен, и из его движений уходило нервная напряженность. На миг мне показалось, что он боится. Меня или неизвестности, ждущей его впереди, боится и нарочно пытается задеть меня, чтобы все плохое случилось быстрее. Как ему объяснить, что я расстался с мыслями о мести еще в поезде, когда понял, что страдания Талера не сделают меня счастливым, скорее наоборот, я не знал. Так что я просто сказал:
- Я, признаться, сам не слишком хорошо знаю, куда мы едем.
- Да? – вскинулся Ивар. – А как же шикарное поместье? Замок в горах?
- Не то. Я имел ввиду, что никогда не был в этих местах, в Сарт-Алете и Талорне. Я вырос на хуторе рядом с Ар-Майном, это дальше от моря, в горы. Так что мы в одинаковом положении, я увижу поместье так же в первый раз.
- Нет, оберст-полковник, - тускло сказал Ивар и отвернулся к окну. – Мы в разном положении. И вы это прекрасно знаете.
Больше он не сказал ни слова, и тишина повисла надолго.
@темы: Тексты, Талер для героя
-
-
14.10.2010 в 09:31Герои оба интригуют и уже очень живые, хотя пока, как и положено людям такого ранга и положения очень скрытны.
Интересно узнать и что там было с ними раньше и что будет.
кстати, мир проглядывает очень целостным. Это был комплимент
-
-
14.10.2010 в 10:10Дальше в процессе...