Этот отрывок у меня больше недели лежал, ждал дописывания и правки.
Талер для герояЯ нарочно пропустил мимо внимания некую двусмысленность, которую Ивар старательно подчеркнул. Ну их к черту, эти игры, я не стану действовать так, как он от меня ждет. Я сделаю вид, что ничего не заметил. Я вытянул из деревянной кадушки распаренный веник, он был тяжелый, с него на пол падали капли горячей воды и в парной сразу сильнее запахло листьями. Жестом показав Ивару, что лечь нужно ровно на живот, я резко встряхнул веник над печью и мягко, с оттягом шлепнул его по спине. Ивар охнул, но ничего не сказал, только тихо зашипел сквозь зубы.
- Больно?
- Горячо. Но вы продолжайте…
Я продолжил. Все мысли, заставлявшие меня мучительно краснеть, куда-то исчезли, несмотря на то, что Ивар по-прежнему был совершенно голый. Он охал, вздыхал, вздрагивал, но покорно лежал ничком, пока я парил его, обливал теплой водой, прохаживался веником от кончиков пальцев до плеч, на которых мокрыми колечками прилипли его волосы. В купальню я тащить его не решился, подумав, что для первого раза это будет чересчур, так что по окончании процесса просто помог подняться, завернуться в простыню и вывел в предбанник.
- Вы меня подождите, я скоро.
Ивар поднял на меня глаза, орехово-медовые, ясные, яркие на раскрасневшемся лице.
- Я согрелся. Никогда не думал, что вы когда-нибудь станете меня греть… Манфред.
Я молчал. Ивар выпутал из влажных складок ткани руку и коснулся моей груди – ровно над сердцем, где бледной ломаной линией тянулся шрам.
- Больно?
Я дернул головой: «Нет». Способность говорить я почему-то утратил, словно прикосновение Ивара имело магическую силу, способную пробиться через иммунитет.
- Ну, значит было больно, - словно сам с собой продолжил он. – Альдо, я тебя дождусь здесь. И мы пойдем домой, хорошо? Все будет, но только дома, не в бане. Я обещаю.
Я не понимал половины слов, и не находил в себе сил возражать. Но мне до головокружения нравилось слушать его голос, чувствовать его пальцы на своей коже и смотреть в глаза. Потом он убрал руку и чуть толкнул меня под локоть:
- Давайте уже, не заставляйте себя долго ждать. Мы с Троем хотим есть, там Милена уже наверняка расстаралась.
Я кивнул и отступил назад, в парную. Только прикрыв за собой дверь и прижавшись к ней спиной, я смог как-то осознать то, что он мне только что сказал. Все будет? Что «все»? Что у нас будет такого, что он называет меня по имени? Он решил, что я не хуже Филиппа? Как он мог так решить, когда я сам в этом совсем не уверен?
Плохо обструганные доски кололи кожу и обжигали, нагревшись от печи. Я выпрямился, запретил себе дальше думать обо всем этом, и для начала опрокинул на себя таз с водой. Для приведения в чувство.
К тому моменту как мы, распаренные, в чистой одежде и с мокрыми волосами, сели за стол в гостиной, я заметно успокоился и решил не форсировать события. Что будет, то будет. Я на дороге пообещал Трою объясниться с Талером, и я это сделаю. А что будет потом – этого даже Ивар знать не может. Ужинали мы вдвоем… точнее втроем – Трой под столом с хрустом грыз здоровенный мосол, отданный ему Миленой, и иногда от удовольствия вздыхал и стучал хвостом. Его присутствие лишало обстановку камерности, и я был этому рад. Я порядком уже измучился от бесконечных терзаний и мыслей. Ивар Талер, который сейчас постоянно находился рядом, не выходил у меня из головы, заставляя думать о себе едва ли не больше, чем раньше, когда я видел его лишь изредка и в компании его величества.
Жаркое с фасолью, мед, молоко в глиняной крынке – ужин был по-деревенски простым, но после долгой дороги под дождем казался необычайно вкусным. Заставив себя не думать о предстоявшем разговоре, я обнаружил, что вполне чувствую вкус еды и могу получать удовольствие не только от лицезрения господина Талера, облизывающего губы, белые от сливок. Ел я быстро, как привык в артиллерийской школе и в армии, так что моя тарелка оказалась пустой намного раньше. Я отложил ложку, бросил Трою корку хлеба и сказал, стараясь, чтобы голос мой звучал ровнее:
- Я пойду к себе. Если… Когда вы закончите, дайте мне знать. Мне нужно будет… я хотел сказать вам кое-что.
Я развернулся и начал подниматься по лестнице, первые две ступеньки жалобно скрипнули под сапогами, на мгновение возвращая меня в родительский дом.
- Стоять, Манфред! – внятно и четко сказал Ивар, и я вздрогнул. – Если вы сейчас уйдете, вас снова придется ловить и прижимать к стене. Будем считать, что я закончил ужин.
Он встал из-за стола, бросая на него небрежно скомканную салфетку, и через пару секунд уже поднимался следом за мной, отставая на одну ступеньку. Вошли мы в мою комнату – точнее, вошел туда я, а Талер, не дожидаясь приглашения, и не спрашивая моего разрешения, просто шагнул вслед за мной через порог и прикрыл дверь.
Я не оборачивался, решив дать себе несколько секунд на то, чтобы собраться с мыслями и заговорить о том, что так невыносимо тяжело было носить в себе, что с каждым днем мучительными язвами разъедало меня изнутри, не давая ни думать, ни дышать, ни жить. Лучше сказать все, услышать отказ и…
- Что же ты так загоняешь себя, а? – просто, без обычных «придворных» ноток в голосе, спросил Талер, и руки его обняли меня, как накануне – в доме моих родителей. Только в этот раз сил его оттолкнуть у меня не было. Некоторые вещи невозможно сделать дважды, это выше человеческих сил. Я стоял, позволяя ему обнимать себя, и только сердце билось отчаянно гулко и бока ходили ходуном, как у загнанной лошади.
- Я могу остаться? – тихо, почти касаясь губами моего уха, прошептал он. – Нет, не так. Я хочу остаться, Альдо. Я действительно этого хочу. Позволь мне…
Я судорожно кивнул, потому что в это мгновение его рука мягко скользнула под мою рубашку и обожгла кожу на груди. Потом вторая. А потом я развернулся и, запрокинув его голову, начал целовать полураскрытые, податливые губы. Влажные. Чуть шероховатые. Ранка на нижней губе – я трогал ее языком. Прядь его волос попала мне в рот, ему было неудобно так стоять, я понимал это – и не мог остановиться. Ивар прижимался ко мне, я чувствовал его ноги, крепкие, длинные, и горячее, твердое между ними. Он сунул руку за пояс моих штанов, по-хозяйски уверенно, и огладил меня по бедру, заставляя мышцы сжиматься и дергаться под своей ладонью. Когда я остановился, чтобы судорожно глотнуть воздуха, он глянул на меня шальными глазищами и, облизав губы, сказал:
- Ничего себе. Так меня никто не хотел еще…
Я не дал ему договорить, мне не хотелось сейчас даже думать о том, что мог быть еще «кто» сейчас между нами, в этой комнате. А еще я не хотел тратить время на разговоры. Я и так слишком много его потерял.
Когда мы оказались в постели, на мне рубахи уже не было, я и не заметил, как и когда ее снял, а у Ивара она была задрана до подмышек. Он извивался подо мной, одновременно стараясь избавиться от одежды и не прекращать целоваться. Мне начало казаться, что это не явь, а сон, так все происходило быстро и странно. Я чуть отстранился, торопливо дергая завязку на собственных штанах. Во рту пересохло, и думалось почему-то совсем не о том, о чем стоило бы. Ивар, мой Ивар лежит сейчас в моей постели, требовательно кусает губы, волосы разметались по подушке, а ноги бесстыдно расставлены, и все это для меня, меня одного. Я этого добивался так долго, я заслужил это… «Забирайте свой приз, Манфред. Ты выиграл, парень…» Это мне говорил во время последней аудиенции Филипп, а я считал тогда, что он лишь придумал очередную издевку. Филипп. Его императорское величество. Совсем недавно он целовал эти губы, он подхватывал Талера под колени, заставляя согнуться и принять себя, он делал так, что мой Ивар стонал от наслаждения. Недаром же он по-прежнему остался склонен к мужской любви, значит с Филиппом ему было хорошо. Смогу ли я сделать так же, с моим небогатым, в общем-то, опытом, который сводился к торопливым ласкам под колючим шерстяным одеялом на узкой армейской кровати. Я решил, что отступать поздно, тем более, что Ивар, по своему поняв мое замешательство, нетерпеливо потянул меня к себе. Я навалился на него сверху, между раскинутых колен. Его член стоял так, что почти прижимался к животу, я не мог решиться туда посмотреть, но я чувствовал это сейчас своей кожей– слишком близко мы были. И одновременно с этим я понял, что мой собственный далеко не так тверд, как совсем недавно, и теряет эту твердость неумолимо быстро. Ивар нетерпеливо ерзал подо мной, окончательно забыв про стыд, что-то шептал, кусая губы. Я прижался к нему плотнее, попытался помочь себе рукой, но пальцы ощутили лишь беспомощную вялую мягкость.
Я не мог сделать то, чего он от меня хотел. Я упускал самое важное событие в моей жизни, оставаясь на обочине дороги, не смог взять то, что судьба уронила в мои руки, не смог даже попытаться быть наравне с его предыдущим любовником. Я неуклюже отпрянул, оставив Ивара в полной растерянности и недоумении, сел и вцепился пальцами в свои колени. Я был оглушен и раздавлен. Мучительное чувство стыда, забивая даже панику, заполняло меня, лицо горело, хотелось лечь и умереть, исчезнуть без следа прямо сейчас и навсегда. Я пожалел, что оставил оружие вместе с одеждой, далеко внизу. Застрелиться было бы лучшим выходом, достойным если не мужчины, которым я вряд ли мог теперь считаться, то офицера.
- Альдо, - Ивар, видимо, не понимая, в чем причина столь резкой перемены, тронул меня за плечо. Я не разжал судорогой сведенных пальцев, вообще все мое тело словно оцепенело, так что он даже подергал меня, пытаясь растормошить. – Ты чего? А… понятно.
Он помолчал. Я мучительно хотел умереть, и еще, чтобы он убрался из моей комнаты и оставил меня одного. Хотя бы так.
- Мы просто неправильно все начали, я поторопился, - сказал он, и я мотнул головой, не желая цепляться за эту фальшивую причину. – Ладно. Охота вам пострадать, полковник, валяйте. Святое дело. Только давай, я хоть плечи вам разомну? Ну, раз уж я тут сижу…
Выгнать его не было никакой возможности – сказать, чтобы он оставил меня в покое, я не мог, не слушалась гортань, сжатая спазмом. Талер понял мое молчание по своему, как согласие. Его руки легли на мои плечи, пальцы сперва сжались, показывая, что техникой массажа бывший фаворит владеет вполне профессионально, а потом начали мягко и нежно гладить мою шею и спину. Я молчал, размышляя о том, как жить дальше, и стоит ли это делать. По всему выходило, что нет. Несколько бесконечно долгих минут мы провели в безмолвии: я - погруженный в уничижительные мысли, Ивар – с сопением разминая мне плечи. Но все-таки не реагировать на его прикосновения было невозможно. Мысли сбились куда-то, рассыпались, оставив только обиду и злость на себя. Ледяная корка которая, казалось, покрыла меня всего изнутри, поддалась, пошла трещинами, пальцы мои разжались, оставляя на коленях темные, вдавленные полукруглые следы от ногтей. Я задрожал от сухих, беззвучных рыданий, зубы стучали.
- Тихо, тихо, мой хороший, - сказал Ивар, с усилием заставляя меня лечь на спину и гладя по голове. – Тихо. Я тут…
Целую бесконечность я не был ни для кого «его хорошим». Господином полковником был, вашим превосходительством тоже, господином курсантом, героем войны… много кем. «Хорошим» я был для моей матери в то давнее время, когда еще не умел читать, не «путался» с мэтром Арденом и не успел опозорить семью. Когда не родилась еще Лидка. Когда меня можно было взять на руки и тискать, и совать в руки сладкие мелкие яблоки и куски пирога.
Чего-то Ивар определенно добился. Я, оказывается, уже раздумал стреляться, поняв, что он и не думает смеяться над произошедшим, и теперь мне просто было до слез обидно, что у меня ничего не вышло, и вряд ли уже когда-нибудь выйдет. Завтра Талер сделает вид, что ничего не было, щадя мою гордость, а я никогда не смогу его еще раз поцеловать. В этот момент, когда я тихо застонал про себя от горя и обиды, жесткие влажные губы накрыли мой рот. То ли Талер читал мысли, то ли… Я дернулся было в сторону, сам не соображая толком, чего я хочу, но он не дал. Он оторвался сам через некоторое время, и спросил:
- Что-то с вами произошло? Только что ведь целовались так, что я чуть чувств не лишился, как барышня.
Голос у него был чуть хрипловатый, низкий, глаза странно блестели, и на барышню сейчас Ивар походил меньше, чем когда-либо. Я молчал, но оторвать взгляд от его губ уже не мог. Мне хотелось, чтобы он перестал говорить и снова меня поцеловал. Это было как подтверждение того, что я не стал смешон или неприятен, что Ивар по-прежнему меня…
- Я тебя хочу, Альдо, - сказал он, заканчивая мою мысль. – И когда я чего-то хочу, знаешь ли, я это всегда получаю.
Он не дал мне снова отвернуться, и даже сказать ничего не дал, а я хотел, наконец, объяснить ему, что в этот раз ему придется изменить своему правилу и остаться ни с чем. Ивар оперся на локоть и, практически, улегся на меня сверху – весил он совсем не как птичка, но тяжело не было – и, не отрывая от меня взгляда, рукой провел по щеке. В этом движении было что-то настолько хозяйское, что я на мгновение задумался о том, кого из нас кому подарили.
Потом он снова меня целовал, и вдруг стало жарко, хотя растопить камин я так и не успел. У Ивара пряди волос прилипли ко лбу, он прижимался все сильнее, его колено упиралось в постель между моими, и волосы на ногах кололи мою кожу. Почему я решил, будто он непременно должен быть нежный и гладкий, как девушка, везде? Я совсем не знал его раньше, не таким его знал, какой он на самом деле. Горячая ладонь скользила по моему телу, прогоняя остатки боли, и я весь растворился в этих ощущениях, мне так хотелось, чтобы он продолжал, что я совсем перестал контролировать происходящее.
Когда Ивар севшим, вздрагивающим от напряжения голосом, вдруг спросил: «Ты точно этого хочешь?», я озадаченно на него посмотрел. Мне потребовалось несколько секунд, что бы понять, что он уже давно разместился между моих ног, что такое горячее, твердое скользит в щели между ягодицами, и спрашивает Ив, собственно, о том, согласен ли я его принять. Мне точно нельзя было сейчас думать, а ему нельзя было делать паузу и давать мне эту возможность – потому что стыд и без того начал постепенно заливать мое лицо, и стоило бы мне только опомниться и осознать… Я ведь не останавливал его, я просто словно не замечал.
- Не спрашивай лучше, - выдавил я сквозь зубы, и Ивар торопливо и с пониманием кивнул. На мгновение мне показалось, что он тоже несколько растерян и не совсем уверен в том, что делает, но Ивар вдруг обнял меня, снова целуя, и я перестал думать о ерунде. Он целовался так жарко и так требовательно, как будто он, а не я, мечтал об этих поцелуях столько дней, и я растворился в этой страсти и поддался ей, отвечая ему. В этот же момент я почувствовал, как Ив чуть толкает вперед бедра и его член, уже давно настойчиво давивший на цель, с усилием втискивается внутрь. Я дернулся, выгнулся, почти полностью отрывая спину от постели, и Ивар прижал меня обратно, наваливаясь всем телом. Замер. Но не вытаскивал, я чувствовал его подрагивания внутри себя
- Больно?
Мне не было больно. Мне было мучительно… стыдно, сладко, больно, хорошо. Я не знал, как ему ответить и рассказать, а он ждал этого ответа, так что пришлось просто притянуть его голову себе поближе и поцеловать.
- Альдо, ты… ты первый, кто мне разрешил, - вдруг сказал он как-то нежно и растеряно. – Я…
- Давай, - сказал я, впервые за все это время улыбнувшись. Все было правильно, все оказалось правильным, и вместо сокрушительного провала я, кажется, выбирался в победители. Ивар, разом растерявший всю свою манерность и пренебрежительность, смотрел на меня ошалевшими и влюбленными глазами. А потом торопливо, словно я мог передумать, чуть подался назад и снова толкнулся, входя уже полностью, так что я чувствовал его яички, прижимавшиеся к моей коже. Я почему-то вспоминал отца, точнее его бледную тень, которая уже ничему не могла помешать. Он бил меня за то, что я делал только сейчас, вот прямо сейчас, и неожиданно мысли об этом вызвали какое-то сладкое, тянущее ощущение в пояснице и в паху. У меня встал.
Ивар не мог этого не заметить, и я понял по его изменившемуся лицу, что он почувствовал, как мой полунапрягшийся член трется о его живот.
- Ну, ты даешь, Альдо, - прошептал он. – Какой же я был дурак, что раньше этого не сделал. Я думал…
Он не закончил, из-за прерывистого дыхания слова проглатывались, пропадали. Он неожиданно потянулся одной рукой к моему лицу, навалившись еще сильнее. Пальцы дернули за край влажной от пота и чуть сбившейся ленты.
- Давай ее уберем!
- Нет, - выдохнул я, чувствуя, как он чуть увеличивает темп, как уже свободно двигается внутри меня. – Не… не надо.
- Альдо, ну пожалуйста. Я хочу тебя увидеть, без этой чертовой повязки. Я давно этого хочу.
Я не знал, как ему возразить, это оказалось довольно сложно сделать – спорить и чувствовать его член у себя в заднице. Приняв мое молчание за согласие, Ивар ладонью сдвинул повязку наверх. В его глазах ничего не изменилось, хотя я готов был увидеть там и ужас и отвращение, и даже дернулся, в ожидании холодных фальшивых слов: «Все в порядке».
- Красивый ты, - мягко выдохнул Ивар. – Красивый мужик. Я думал, все страшно… а тебя вовсе не изуродовали. Закрой глаза.
Я послушался, и он начал целовать мои шрамы, закрытые веки – и здоровое и пустое, закрытое навсегда. Движения стали более дерганными и сильными, он, кажется, перестал держать себя под контролем, и такой Ивар нравился мне больше прежнего. Я был точно уверен, что в нем нет фальши, мои иллюзии разбились, и я с удовольствием слушал, как звенят осколки. Потом он толкнулся еще пару раз, прижался и замер, напряженный, взмокший. Я мягко гладил его по спине, прекрасно понимая, что сейчас происходит. И мне не было ни стыдно, ни противно.
Потом Ив сполз с меня, уселся на задницу и несколько секунд смотрел с таким изумленным восхищением, что я даже не стал ничего у него спрашивать – я и так все видел.
- Альдо, - наконец, выдохнул он. – Ты у меня первый. Вот так – первый. Понял?
Я кивнул. И тут же, сам удивляясь собственной свободе и наглости, сказал, что не против побыть теперь и десятым.
- Хам вы, полковник, - печально сказал Ивар, но глаза его сияли. – Не десятым. Всего лишь четвертым.
Я был согласен на любой порядковый номер, но Ивар оценивающе посмотрел на меня и выпросил несколько минут передышки. Вместо этого он улегся рядом на живот и несколько минут сосредоточенно и с полной отдачей облизывал мой член. На этот раз моя была очередь смотреть на него с восхищением и благодарностью, и Ивару это нравилось – он иногда отрывался, поднимал на меня взгляд, облизывал губы и снова возвращался к прерванному занятию.
Потом я без лишних раздумий, повернулся на бок и подтянул его поближе. Казавшиеся в темноте молочно-белыми ягодицы Ивара прижимались сейчас к моему паху, я крепко обнимал его поперек груди и целовал в шею, под влажными от пота волосами. Наконец, Ив молча завел назад руку, сунул ее между нашими телами и, сжав пальцами мой член, направил его в себя. Я был благодарен за эту помощь не столько потому, что опасался новой неудачи, сколько потому, что никакие слова не могли быть красноречивее этого жеста. Он хотел меня. Он действительно меня хотел. Я толкнулся в горячее, узкое, тесное, разжимавшееся под давлением моего члена. Ивар тонко, хрипло застонал, откинул голову мне на плечо.
- Альдо…
Я впился пальцами в его бедро, мягко потянул на себя, насаживая плотнее. Ему, наверное, было больно, но осторожничать Ивар мне не дал – он сам толкнулся теперь навстречу, дополняя мои движения.
Дальнейшее я помню плохо и. возможно, не в том порядке, скажу лишь, что в ту ночь мы не спали долго, до тех пор, пока месяц не переполз через гряду, и не начал светить в окно спальни, предвещая скорый рассвет.
Ив, растрепанный, голый, сидел на постели и лунный свет делал его волосы белыми, как у горного эльфа.
- Полковник, - хрипло сказал он. – Вы один спать боитесь, или вы герой войны и вам ничего не страшно?